САМУРАИДА

Каждая игрушка имеет право
быть сломанной.

Антонио Поркья

Прошло пять лет, и в наше королевство
Приехал самурай, как туча грозный.
Его доспехи золотом сверкали,
А взгляд блуждал от скуки пресыщенья.
Несли его в парчовом паланкине
Четыре подневольных человека.
А свита словно ртуть вползала тихо
И застывала по краям фонтана.

— Подумать только — важная персона!
Меня здесь нет — уехал на охоту,—
Вскричал в сердцах наш господин-король
И на коня вскочил, чтоб ехать в горы.
Но всё же, по традиции, назначил
Меня проводником для гостя.
— Ты покажи ему обычность нашу,
А если он ещё о чём-то спросит…
— Я низко поклонюсь, как подобает
И сразу отведу, куда он скажет…

И вот уж третий час хожу я с гостем,
Он наслаждается покоем за покоем —
Так пышно всё украшено в дворце,
Что птицы молкнут в том великолепьи.
Но гость меня спросил вдруг о покое,
Да, сам спросил, без помощи араба,
О том покое, что хотят все видеть,
Но, словно это тайна, тихо шепчут.

— Мой друг! — К нему я живо обернулся —
Ты не покажешь ли мне это чудо,
Что все зовут у вас Священной Залой?
О том давно слагали мне легенды
И нищий странник, и купец богатый.
От них я знаю, что в Священной Зале
Раскроются глаза у тех, кто видит,
А уши тех, кто слышит солнца шёпот,
Наполнятся великим гулом жизни,
Который их отправит в дальний путь.

Да, он был прав. Таинственная Зала
На протяженьи трёх тысячелетий
Хранилась возле замка, в дивном парке.
Недалеко, лишь надо сад пройти
И медленно вступить в ворота,
Для красоты окованные ветром.
Здесь стражи нет. Зачем? Входи, кто хочет.
Но странно всё же — редко кто входил.

А те, кто так стремился в нашу Залу,
Меня просили, чтоб туда проникнуть.
Нет, с ними я не спорил — бесполезно.
Ведь, если человек решил увидеть —
Он всё равно добьётся своего,
Пусть даже это будет тёмной ночью,
Когда нещадно кровь чужая льётся
Под пляску факелов и песни сабель.

Сейчас пойдём, пока светла природа,
И мир наполнен чудным ожиданьем.
Пока спокойствие и величавость парка
Ведут неспешно к цели многолетней.
Остались позади, как истуканы,
Носильщики, не знающие слова,
И переводчик, знавший слишком много.
К чему они теперь нам, если время
Увидеть Залу, где душа и тело
К священному навечно прикоснутся.

Распахнуты огромные ворота —
Нас ждали. Очевидно, всё готово.
И тут же нам навстречу появились
Два очень живописных провожатых:
Один из них — весёлый шут-разбойник
В большой цветастой шапке с бубенцами,
Другой — как смерть торжественный дворецкий,
Со взглядом устремлённым в подсознанье.

Привычен путь, привычно построенье.
Дворецкий в чёрном фраке стал в начале,
За ним, как жизнь крикливо извиваясь,
Вскочил с трубой помятой пересмешник.
А дальше я. Спокойно заявляю,
Что должен гость последовать примеру,
И самурай, отбросив свою гордость,
Становится последним. Я скучаю.

Пора идти. И сделав лишь три шага,
Мы вышли в зал, невиданный доселе:
Он так велик, что кажется невольно —
Весь наш дворец войдёт под эти своды.
Нет, здесь не видно пышных украшений —
Похоже, в камне скромность воплотилась.
А время-разрушитель постаралось
Осыпать стены паутиной трещин.
Но пол незыблем и отполирован
Невидимым слугой и мною.

Да, зал огромен. Где его пределы?
Там, где-то впереди. Темно и тихо.
Мы медленно бредём по вечным плитам,
Молчим — убогость слов мешает думать.
И лишь один вопрос меня терзает —
Когда проснётся пониманье гостя?
И сможет ли он догадаться скоро,
Что далеко пока до нашей цели?

Ещё немного, вот и озаренье!
Я обернулся — самурай смеётся.
Конечно, разве может эта зала
Сравниться с той, что мы зовём Священной.
Хотя, признаться надо — много мудрых
Нас покидали, не узнав всей правды.
И свято верили, что прикоснулись к тайне,
И разносили весть об этом миру.

Стремительнее горного потока
Летело время — вечность иль мгновенье?
И вдруг забрезжил свет ещё неясный,
Окреп, наполнив залу постепенно.
Мы приближались, и настолько быстро,
Что появился край моей Вселенной.
Загадочная дверца перед нами —
Простое дерево, кольцо, тугие петли.
Не понимаю — где в ней скрыта тайна?
Но гостю видится во всём загадка.

Путь завершён, и мы остановились.
Поводыри теперь нам не нужны —
Они отходят в сторону, садятся
За стол, накрытый, как на семерых.
Им пировать, а нам стоять у входа —
Таков обычай, я к нему привык.
Проходит час, а может быть столетье —
Я не устал, но гость нетерпелив.

Он теребит меня своим вопросом:
«Чего нам ждать, ведь мы уже так близко?»
«Не беспокойтесь,— говорю я тихо
И головой киваю в неизвестность,—
Нам надо разрешенье получить
От тех, кто обитает в этой Зале
И тех, кто нас к Священному приводит.
Терпение храните. Время — мусор».

Песок минут мне сыплется в ладони,
Роняю щедро и ничуть не жаль.
Шут и дворецкий быстро поедают
Свои запасы, словно голодали,
По меньшей мере, лет пятнадцать-двадцать.
Но это ведь не правда, точно помню —
И в прошлый раз, и в позапрошлый, дальше —
Поводыри с подобным рвеньем, жадно
Вершили пир свой бесконечно-скорый,
А я стоял всё так же — перед гостем.

Мы ждём ответа. Самурай задумчив,
Недвижно смотрит сквозь меня на дверцу.
Спина давно горит от тяжких взоров,
Но я пока не чую жажды смерти.
Когда же он решится? Неужели,
Он отличается от всех пришельцев?
О, нет! И слава Богу! Что ж, пора нам
Повеселиться и опередить событья!

Назад я обернулся и промолвил:
«Здесь долго ждать и, если вы не против,
То предложить могу вам развлеченье,
Которое развеет вашу скуку».
И с этими словами вынул саблю,
Два взмаха, чтобы показать туземцу —
Сестрою смерти я, увы, владею.
Затем, ещё почтительней добавил:

— Надеюсь, вам доставит наслажденье
Игра, которую все любят страстно,
Хоть победителей в ней не бывает,—
И стал я так серьёзен, что улыбку
Из гостя выжал, но невозмутимо
Застыл, клинок потрёпанный сжимая.
— Ну, что же, поединок — лучший отдых
Для чёрных мыслей, помутивших разум,—
Достал он тоже меч свой самурайский
И память боя освежил разминкой.

А завершив предвестие убийства,
Он, словно что-то вспомнил, усмехнулся:
— Но должен я предупредить заранье —
В стране восточной, там где солнце всходит,
Меня считали воином отменным
И редко оставался жив соперник,
Который в этом долго сомневался.
Тебе ж, юнец отважный, дам я фору.

Он тайное оружие откинул.
Оружие, что глазу незаметно,
Но может быть использовано подло
В пылу сражения своим владельцем.
Теперь я с самураем, как на равных.
И знаю — нож, упрятанный в одежде,
Острейшим жалом не проткнет мне спину,
Когда победу одержу над гостем.

Всё было, как и прежде — очень быстро.
Два-три удара, выпад и увёртка.
Тут меч его стремительно рванулся
В моё лицо. Я бешенным приёмом
Привычно встретил сталь и, словно цепью,
Я обернул вокруг клинок послушный,—
Невидимой воронкой вынул разом
Оружье гостя из его ладоней.
Затем отбросил меч с такою силой,
Что в воздухе он пел безумно долго.

Никто не мог противиться потоку,
Который создавал я мимоходом,
Используя обшарпанную саблю
И небольшой запас воображенья.
Никто. И даже парень тот…Геракл.
Обиделся, наверное, и вышел
Не говоря ни слова от смущенья.
С тех пор он здесь уже не появлялся…

Меч улетел на девять сотен футов
И зазвенел на гладких плитах пола.
Шут и дворецкий мигом оторвались
От трапезы уныло-бесконечной
И крикнули, победу одобряя,
Потом в обжорство снова погрузились.
Гость успокоен — в щёлках глаз пропала
Привычка продвижения сквозь трупы.

И снова тягость мыслей ожиданья.
Сейчас заря иль, может, ночь в разгаре?
Который день, неделя, год, столетье?
Не помню, знать не знаю, безразлично.
Стоим у входа, время забывая —
Прозренье самурая затерялось
И не идёт к хозяину упорно.
Глотатели, которых ждём мы ( как бы ),
Уже обеспокоены, я вижу.
Действительно, всё слишком затянулось.

Нам разрешенья не дают. Досадно.
Ну, сколько можно?! Гость какой-то странный!
Где мудрость потерял он — непонятно,
Но ведаю, где обронил он смелость.
Тяжёлый случай и… Неужто, Боже!
Огонь небесный вдруг наполнил тело,—
Я знаю, что свершилось озаренье,
И долг мой отдан для спасенья духа.

Смотрю на самурая — повзрослел он,
И как-то сразу постарел, похоже.
Гость улыбнулся, взял свои железки
И, шаркая ногами, удалился.
Ни слова не сказал — я ж догадался,
Что и в него Священной Залы мысли
Проникли, и тогда он правду понял,
Святую правду — Зал никто не видел.

И ни один, стоявший перед дверью,
Не получил входного разрешенья,
Хотя — закон природы — всякий странник
Упорно лгал о достиженьи цели
И не боялся стрел опроверженья,
Ведь истина была лишь мне известна
И тем двоим. А разве кто признает,
Что недостоин оказался? Нет, конечно.
Вот и летит молвы бессмертный ветер,
Пыль святости по свету раздувая.

А я достал бумагу и чернила,
Перо потолще, чтоб сломать не сразу.
Потом направился к заветной дверце,
Рука кольцо привычно ухватила
И дверь Священной Залы отворилась
Легко, свободно, совершенно тихо.
Вошёл туда, ни капли не смущаясь,
Спокойствие, как прежде сохраняя.

И оказался в комнате пустынной
С окном, распахнутым на сад и небо.
В углу — кровать, а рядом, ближе к свету —
Огромный стол, заваленный листами,
И кресло. Здесь живу я, отдыхаю,
Пишу стихи и ожидаю гостя.
Здесь всё моё — и комната, и небо.
И разрешенья ждали моего же.
Но снова нет его. Перо макаю
И вывожу привычно на бумаге:
«Прошло пять лет, и в наше королевство…»

Барнаул
03—26.03.1992

<< назад

Оставьте комментарий