ВДОХНОВЕНИЕ

Редактор областной газеты «Звезда Средиземья» вызвал к себе внештатного корреспондента Сорокина и предложил ему небольшую халтурку.
— Нам, Михал Петрович, до зарезу нужен материальчик в следующий номер — про воскресник. Возьмёшься?
— От чего же не взяться? Конечно, возьмусь,— согласился Сорокин.— А сколько строк понадобится?
— Сто пятьдесят. Можно до двухсот — место в газете уже застолбили. Опиши общий ход воскресника, настроения горожан. Можешь экскурс в историю сделать или о пользе в масштабах страны порассуждать — это уже на твоё усмотрение. Главное, чтобы в понедельник утром материал был готов. Справишься?
— А то как же,— подтвердил Сорокин.— Конечно, справлюсь. Сколько уже писал и ничего — жив-здоров! Главное, чтобы супруга моя не ругалась. Не понимает она моего вдохновения…
— Ладно, Михал Петрович, с женой ты как-нибудь сладишь — не первый раз. Да и гонорар тебе, я думаю, не помешает.
«Это, конечно, так,— рассуждал Сорокин, медленно спускаясь по лестнице редакции,— гонорар нам будет в самый раз. Пенсии едва хватает, а тут ещё внуку велосипед понадобился. От горшка два вершка, а туда же — педали крутить хочет».
И вот на следующий день Михал Петрович нацепил красную ленточку на своё пальто, вооружился карандашом и блокнотом и отправился путешествовать по городу. Он обошёл все центральные улицы и площади. Посидел на всех свободных скамейках. Добросовестно делал заметки в блокноте. И даже взял интервью у раскрасневшихся от работы девиц из торгового училища.
Вечером Сорокин, переполненный впечатлениями, вернулся домой и, плотно поужинав, водрузился за письменный стол. Он положил перед собой стопку чистой бумаги, любимую ручку и изрядно потрёпанный блокнот.
— Опять писать будешь? — хмуро спросила супруга, не переставая стучать спицами.
— Так ведь гонорар обещали и статья не маленькая,— начал было оправдываться Михал Петрович.
— Лучше бы коробочки клеил или картошку на базаре продавал, дурень старый,— сердито рыкнула жена, уходя в спальню,— глаза б мои не видели. И не вздумай лезть сегодня в постель — спать будешь на диване!
«Вот и славненько,— подумал Сорокин,— хорошо, что так вот всё тихо и без скандалов. Понимает-таки, что тут почём».
Он почёркал ручкой по блокноту и стал собираться с мыслями. А мысли крутились, вертелись и скакали без умолку, но никак не желали связаться воедино. Прошло полчаса, а на девственно чистом листе бумаги не появилось даже заголовка. Михал Петрович скучно шуршал блокнотом и катал по столу ручку, но так и не мог начать.
Что тут и говорить, был у журналиста Сорокина, а ныне внештатного корреспондента, один маленький недостаток — он не любил писать. И всё бы ничего, и с этим можно было бы как-то справиться, но была у него ещё одна странная особенность — он не умел писать.
Михал Петрович мог часами сидеть над чистым листком, но ничего, кроме чёртиков и рожиц, на нём не оставить. Не приходило к нему вдохновение — хоть ты тресни! И газетная муза не вертела перед ним своим маленьким хвостом.
Но Сорокин не стал бы журналистом, если бы не нашёл к своему вдохновению потайную дверцу. И не проработал бы всю свою жизнь в газетах, если бы не открывал эту дверцу заветным ключиком.
Вот и в этот раз он грустно вздохнул и, устав бороться с творческим застоем, побрёл на кухню. Через пять минут всё было готово к началу тяжёлой журналистской работы. На письменном столе красовалась покрытая изморозью бутылка «Московской», а рядом с ней стоял небольшой гранёный стакашек и тарелка малосольных огурцов.
Михал Петрович налил первую и выпил залпом, не закусывая. От первой его как всегда передёрнуло и сильно ударило в нос. Сорокин смачно занюхал стирательной резинкой и налил вторую. Мысли стали упорядочиваться и двигаться в нужном направлении. Михал Петрович выпил вторую и с удовольствием захрустел огурцом. Мысли выстроились по-взводно, и вдруг кто-то невидимый дал команду «В атаку!»
Сорокин схватился за ручку и его просто-таки понесло. Строчки ложились на бумагу ровно и убористо, словно пулемётные очереди. Знаки препинания взрывались на бумаге, как от артобстрела. Буквы шли стройными шеренгами и с удивительной точностью переносились в новую строку — в нужном для наборщика размере. А впереди этого мощного наступления мчалась на лихом коне Его Величество Мысль и вела за собой старого журналиста. И чтобы не отстать от неё, Сорокин наливал и пил, пил и закусывал, бился со статьёй до самого утра, не щадя живота своего и печени.
Утром, едва успев вздремнуть, Михал Петрович вскочил с дивана и, мутно озираясь по сторонам, сложил рукопись в папку. Загасив победный фейерверк в голове крепким грузинским чаем, он вскоре вышел из дому и чуть не в припрыжку отправился в редакцию.
Задание было выполнено с лихвой — в папке лежала статья на пять страниц, которая по объёму приближалась к заветным двустам знакам. Сорокин уже предвкушал пусть не очень большой, но весьма весомый для него гонорар.
В редакции терпеливо скучали главный редактор и секретарша Клавочка, а в типографии резалась в «дурака» дежурная бригада. Свежий номер газеты был давно набран, и всё теперь зависело лишь от старого бойца чернильного фронта.
Михал Петрович взлетел по лестнице так, словно брал стратегически важную высоту, и, прошмыгнув через приёмную, из последних сил ввалился в кабинет к главному.
— Сделал? — спросил редактор с облегчением.
— Пять страниц! — только и смог выдохнуть Сорокин и, упав в кресло, протянул главному свою рукопись.
— Вот и хорошо — в самый раз будет,— редактор, не глядя, начертал сверху «Срочно в номер» и тут же вызвал секретаршу, чтобы она забрала рукопись в набор.
Но не успел Михал Петрович отдышаться и вдоволь насладиться триумфом, как в кабинет снова просунулась Клавочка:
— Михал Петрович, извините пожалуйста, вы не поможете мне разобраться с текстом?
— От чего же не помочь? Конечно, помогу,— сказал солидно Сорокин и, попрощавшись с главным, вышел в приёмную.
— Признавайтесь, вы опять того — вдохновлялись? — строго спросила секретарша, усаживаясь за печатную машинку.
— От вас, Клавочка, ничего не скроешь,— Сорокин смущённо почесал свой красный нос.
— Сильно, наверное, вдохновлялись? — продолжала допрос секретарша.
— Так ведь и статья немаленькая,— начал было оправдываться Михал Петрович.— Всю ночь трудился, не щадя этого самого…
— Лучше бы о своём здоровье подумали — внуку уже на велосипед пора, а вы,— секретарша выдержала театрульную паузу и продолжила.— Смотрите, чего вы тут понаписали. Первая и последняя страницы — с этим всё ясно, тут я разобрать смогу. А вторая, третья, четвёртая? Что это за такое? Вот если, Михал Петрович, вы сами сможете разобраться и прочитаете вслух хоть один абзац — обещаю, что больше не скажу ни слова и напечатаю весь ваш текст. А пока могу взять в набор только первую и последнюю страницу.
«Эх-ма,— думал Сорокин, разглядывая свои листки,— в самом деле, чего это я? Что это за козявки и чёрточки? А тут — ну чистая морзянка пошла! Откуда всё это — ведь и во флоте, кажется, не служил?»
— Прямо и не знаю, как оно получилось,— сказал он смущённо и развёл руками.— Столько было мыслей, столько материала, такое необыкновенное вдохновение! И вот — на тебе. Ничего не понимаю…
— Может, попробуете вспомнить? Я полчасика подожду,— сочувственно отозвалась Клавочка.
— Да какое там,— обречённо вздохнул Сорокин и хотел было уйти.
— Михал Петрович, а давайте я вам эти две странички по смыслу свяжу? — предложила ему секретарша.— Всё же будет лучше, чем совсем ничего. А в оставшееся место мы пару информашек закинем — у нас всегда есть что-нибудь про запас.
— А вы сможете? — засомневался вдруг Сорокин.
— И не такое видали,— весело откликнулась Клавочка и бойко затарабанила на машинке.
Михал Петрович попрощался и, засунув ненужные листки в карман, вышел.
«Да, старею,— грустно думал он, медленно спускаясь по лестнице,— придётся-таки с велосипедом обождать. Какой теперь с этой статьи гонорар? Смех один. Мячик подарить, разве что — пусть внучок хоть пинаться научится… Нет, всё, решено — пора с этим завязывать. Никаких статей больше. Хватит с меня — отвоевался. Ну, фоторепортажи ещё можно или заметки какие, если короткие, а так — ни-ни! И с водкой надо поосторожнее — возраст уже не тот. Говорят, вино намного полезнее или пиво. Только вот голова от них трещит сильно. И в желудке вообще какие-то завихрения начинаются…»
Сорокин зашёл в скверик и присел на освещённую солнцем скамеечку.
«Эх, а как я раньше передовицы писал! Вот это было славное времечко! И вдохновение плескало ну прямо через край»,— подумал он и погрузился в радужные воспоминания.

Нюрнберг
26—30.05.2005

<< назад

Оставьте комментарий